Сегодня я сказал Анне, что понимаю, конечно, ее интерес к той женщине, которая была раньше, но я здесь хотел бы, чтобы мы продолжали говорить обо мне, когда я начинаю рассказывать о своем.
Я понимаю, что Анна всё еще пытается связать концы с концами. Но это… Как бы сказать? Это шнурки от разных ботинок, и пользы от связывания их друг с другом не будет. Шнурки той, что здесь была до меня, в целом уже достаточно подвязаны, теперь – моя очередь.
У меня там есть травма, про которую я и хочу работать.
А не рассказывать, когда и как она узнала о существовании Вальпараисо.
Я и не помню… Кажется, у Роландо Карраско в «Военнопленных в Чили» упоминается, что переворот начался на флоте. Может быть. Не знаю. Надо добыть книжку и проверить.
На самом деле я всего этого не сказал, я был слишком озадачен происходящим: я говорю о себе, а меня спрашивают о ней.
С другой стороны, я понимаю Анну: она не знает того, что знаю я.
В общем, я сказал, что готов привести ее к себе той дорогой, которая ей подходит. Но я не уверен, что у меня действительно хватит терпения.
Когда я смогу – не только решусь, но и смогу, – добраться до того, что я пока только очерчиваю, до того ужаса…
Мне тогда понадобится много поддержки. И мой терапевт мне будет очень, очень нужен. Другого я завести не успею. Это дело долгое: контакт, доверие… То доверие, которое не принимается решением от головы, а вырастает и разворачивается как будто само по себе, из опыта общения и взаимодействия, из опыта прохождения трудных и жестких моментов. У нас с Анной было много таких моментов и ситуаций в терапии. Мне очень нужна будет моя Анна, когда я смогу добраться туда, где ужас.
Я говорю об этом так, как будто имею право рассчитывать на помощь в этих призрачных трудностях. Насколько же всё изменилось в тот момент, когда я перестал отказываться от себя, позволил себе признать, что я есть я…